Автор: Инна Башкирова
Вероятно, была показана та копия работы А. Билиса, которая сохранилась в цветаевском архиве. Она выглядит как сделанная карандашом — оригинал выполнен углем, как и все другие графические произведения художника. Примечательно, что А. Эфрон не упоминает портрет, сделанный Г.К. Артемовым. Может быть, за давностью времени она просто забыла о нем.
Попытавшись в предыдущей заметке представить предысторию портрета, обратимся к обстоятельствам, при которых была получена копия и сделана надпись. Как отмечалось ранее, произошло это на творческом вечере М. Цветаевой, о котором есть свидетельство поэтессы Х.П. Кротковой:
Среди зрителей оказался на том вечере и А.Л. Билис, в те годы уже достаточно известный график. Он принес с собой копии созданного им ранее портрета, который надо думать очень понравился М. Цветаевой. Этим настроением и проникнута надпись, которую она сделала на одной из подаренных ей копий.
Процитируем ее еще раз:
И попробуем разобраться с нею более подробно.
Текст надписи содержит ассоциации с двумя темами. Первая связана с сюжетом выступления Цветаевой — очерком-эссе «История одного посвящения». Не углубляясь в историю очерка, напомним, что в 1916 году Цветаева и О.Э. Мандельштам пережили короткий любовный роман, во время которого посвятили друг другу несколько стихотворений.
Одно из произведений Мандельштама, обращенных к Цветаевой, — «Не веря воскресенья чуду…». Он вспоминает время, которое они провели вдвоем в маленьком городке Александрове 4-5 июня 1916 г., когда Цветаева некоторое время жила там у сестры. Автор вспоминает прогулки и разговоры, черты своей возлюбленной, ее образ, ее нежность. Все протекло, как песок сквозь пальцы, и этот песок — единственное материальное воплощение памяти о пережитом, это реальный подарок, который можно переложить из рук в руки..
Духовной памяти служат иные дары:
То есть звук имени — единственный вечный след, остающийся от прошлого. Для Цветаевой, с ее максимально обостренной слуховой чувствительностью, с ее утверждением примата слова, звук означал наивысшую форму отражения образов реального мира в мире искусства. Таким образом, Цветаева, с одной стороны, мандельштамовской цитатой напоминает художнику о сюжете вечера. С другой стороны, речь идет о том, что произведение А. Билиса закрепило цветаевские черты на бумаге, и теперь ее живописный образ получил в искусстве то же право на существование, что и поэтический дар Мандельштама. И этим чудом она обязана автору портрета, Аарону Львовичу Билису.
Вторая часть надписи: «на память о тяжком (для него!) сеансе («смейтесь! смейтесь же!»)» относится к обстоятельствам, при которых был создан портрет. Гипотетически их можно представить так. Портрет был создан весной 1931 года за один сеанс. Просидеть неподвижно даже два-три часа для модели оказалось делом трудным. Кроме непривычной позы, Цветаеву держало в напряжении множество причин. Висели над душой домашние заботы, не с кем было оставить Мура — муж и дочь постоянно уезжали в Париж по своим делам. Давила неизбывная материальная нужда, обострившаяся с прекращением «чешского иждивения» и провалом публикаций — в марте сорвалась идея с изданием поэмы «Перекоп», в апреле «Новая газета» отклонила ею же заказанный очерк «О новой русской детской книге»… В письмах этой поры звучит отчаянный крик: «Мы погибаем!»
Как бы ни было, от шанса запечатлеть себя на бумаге даже в таких тяжелых обстоятельствах Цветаева не отказалась, и это говорит о том, каким значимым для нее стало это событие. Возможно, желание попозировать было подкреплено знанием, что подобных работ удостоились именитые представители литературного мира русской эмиграции — в их числе столь авторитетный для нее М. Слоним, написавший на копии портрета: «Спасибо за то, что благодаря Вам я увидел самого себя» (цитируем по фотокопиям, представленным на сайте А.Л. Билиса). Вот только на улыбку, которой автору так хотелось украсить свое произведение, сил не осталось. И как ни подбадривал художник, как ни уговаривал (“смейтесь! смейтесь же!”), на портрете модель вышла серьезной. Но А. Билису удалось запечатлеть в цветаевском образе нечто гораздо более существенное: вдохновенность. И Цветаева оценила эти усилия, отметив и отблагодарив автора в надписи: работа над портретом была трудной только для художника — для самой Цветаевой этот сеанс, возможно, стал оазисом утешения и отдыха среди бесконечных бытовых трудностей.
Пожелание «смеяться», как думается, было вызвано отнюдь не незнанием характера Цветаевой и не стереотипными представлениями о женском обаянии. Возможно, что случайная улыбка, мелькнувшая в разговоре, открыла зоркому взгляду живописца (об этом свойстве А. Билиса свидетельствует надпись М. Слонима) скрытые, задавленные обстоятельствами глубинные свойства цветаевской натуры — вспомним ее позднейшие слова: «Я от природы очень веселая» (Цветаева 7: 688). И может быть, эта черта была отмечена потому, что сам художник, по воспоминаниям его внучки, был очень веселым человеком. С ним было приятно общаться, приятно работать. Личность А.Л. Билиса, как и его творчество, почти не известное в России, заслуживает отдельного рассказа, и надеемся, что это удастся сделать в дальнейшем.
Остается пожалеть, что не осталось других работ А.Л. Билиса, посвященных Цветаевой, и пока неизвестны обстоятельства их знакомства. Но можно порадоваться тому, что портрет не только был сделан, но и в конечном итоге оказался в России. В настоящее время он, как и копия с посвятительной надписью, находится в частной коллекции, но, как и «артемовский портрет», был показан в октябре 2014 года на выставке «Марина Цветаева и Франция».
И отсылаю читателей к каталогу выставки: Марина Цветаева и Франция: Каталог выставки. (К 75-летию возвращения из Франции на родину) / Под общей ред. Л. А. Мнухина. — М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2014.
Рассказ о портрете работы А. Билиса — всего лишь попытка прикоснуться к теме «Марина Цветаева и живопись». Сюжет даже краткой посвятительной надписи доказывает, что эта тема богата открытиями и ждет своих исследователей. Пока же можно сказать, что произведение А.Л. Билиса, конечно, не изменило систему цветаевской иерархии ценностей в мире искусства, но послужило тому, чтобы искусство слова и «зримое» искусство вступили в нерушимый союз перед вечностью.
ЛИТЕРАТУРА
1. Воспоминания — Марина Цветаева в воспоминаниях современников. [Т.3]: Возвращение на родину/Сост., подгот.текста, вступ. ст., примеч. Л.Мнухина, Л.Турчинского. М.: Аграф, 2002
2. Цветаева 7 — Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 7. М., 1995
3. Эфрон 1989 — Эфрон А. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери. — М.: Советский писатель, 1989.
2. Цветаева 7 — Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 7. М., 1995
3. Эфрон 1989 — Эфрон А. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери. — М.: Советский писатель, 1989.
* Благодарю Ю. И. Бродовскую за помощь в расшифровке надписи.
Комментариев нет:
Отправить комментарий