Марина Цветаева была одним из самых ярких человеческих событий на жизненном пути Осипа Эмильевича Мандельштама (1891‒1938). Их отношения были короткими, противоречивыми и — плодотворными.
Судьба впервые свела их в 1915 году. Коктебель, центр притяжения творческой интеллигенции, стал местом летнего отдыха братьев Мандельштамов и сестер Цветаевых.
Сложная личная ситуация (любовные отношения с С. Парнок, семейный разлад, разлука с мужем), вероятно, помешала Цветаевой приглядеться к Мандельштаму в краткий период их одновременного пребывания в Коктебеле. Об этом Цветаева вспоминала так:
«Я шла к морю, он с моря. В калитке Волошинского сада — разминулись». [СС4: 150]
Настоящее знакомство поэтов состоялось в конце 1915 года, когда Цветаева побывала в Петербурге. В эссе «Нездешний вечер» она вспоминает, как проходили салонные собрания:
Осип Мандельштам, полузакрыв верблюжьи глаза, вещает:
Поедем в Ца-арское Се-ело,
Свободны, веселы и пьяны,
Там улыбаются уланы,
Вскочив на крепкое седло.
Пьяны ему цензура переменила на рьяны, ибо в Царском Селе пьяных уланов не бывает — только рьяные! [СС4: 287-288]
Версия Цветаевой не вполне верна. Комментаторы мандельштамовского сборника «Камень» отмечают, что «вмешательства относились лишь к области «пьянства» (во время войны в России был введен «сухой закон»)» [Камень: 295].
Как бы ни было, оба поэта произвели друг на друга сильнейшее впечатление. Первым результатом знакомства стал подарок Мандельштама: он преподнес Цветаевой только что вышедшее второе издание книги с надписью: «Марине Цветаевой — камень-памятка. Осип Мандельштам. Петербург, 10 янв<аря> 1916».
Через десять дней Цветаева вернулась в Москву. Но общение не только не прервалось, а получило новый оборот, которого, вероятно, не предвидел никто из окружающих.
В конце января или в начале февраля в Москве оказался и Мандельштам. Московские дни сблизили их, превратив пунктир знакомства в бурный роман. Это событие стало апогеем их личных отношений. За ним последовало продолжение, превратившее, в свою очередь, недолгую любовную связь в явление непреходящей ценности.
5 февраля, после отъезда Мандельштама, Цветаева начала писать стихи, обращенные к петербургскому гостю. Со своей стороны, и гость посвятил Цветаевой произведения, первое из которых стало одним из самых нежных и ярких в его творчестве: «В разноголосице девического хора…». Цветаева гордилась этим стихотворением. На странице принадлежавшего ей мандельштамовского сборника «Tristia» над текстом стоит краткая помета: «Мне».
Надо думать, помечено это для того, чтобы избежать будущих кривотолков. Хотя избежать их и не удалось, о чем будет разговор позже.
Такая же помета стоит и над текстом второго «цветаевского» стихотворения: «На розвальнях, уложенных соломой…». Исследователи отмечают многоплановость этого текста, которую трудно понять без знания биографической подоплеки.
«Представим себе, что стихотворение сопровождается посвящением — Марине Цветаевой; оно сразу же перестает быть загадочным. Имя Марина дает ассоциацию с пушкинским «Борисом Годуновым» и ключ к скрытой любовной теме стихотворения. Она — Марина, поэтому он — Дмитрий, и в то же время он тот, кто пишет о Дмитрии и Марине» [Гинзбург: 280].
Сама Цветаева посвятила Мандельштаму множество стихотворений. Среди них — «Никто ничего не отнял…», «Собирая любимых в путь…», «Ты запрокидываешь голову…», «Откуда такая нежность…», «Гибель от женщины. Вóт знáк…» и вдохновленный Мандельштамом цикл «Стихи о Москве»*.
Обилие, зрелость и яркость «мандельштамовских» стихов свидетельствуют о том, какой мощный импульс вызвало общение с петербургским поэтом. Словно Цветаева давно ждала такой встречи, чтобы выпустить на волю все свои творческие силы. Не стоит отрицать и мотив «поэтического соревнования». В личных отношениях Цветаева стремилась найти личность, равную по масштабу проявления, радовалась, когда это удавалось, и не упускала возможности показать себя во весь рост таланта, зная, что это будет оценено по достоинству.
Весной 1916 года Цветаева пережила еще один короткий роман — с поэтом Тихоном Чурилиным. Вероятно, некоторые стихи этого времени имели двух адресатов — не только Мандельштама, но и Чурилина. Как бы ни было, выплеснувшись в поэтические строки, чувства закономерным образом пошли на убыль. Но Мандельштам продолжал приезжать в Москву вплоть до лета 1916 года, — хотя уже не только к Цветаевой. 15 апреля он читал стихи на вечере в Тенишевском училище а 28 апреля —на вечере в «Привале комедиантов». [Камень: 368]. Москва оставалась для него таким мощным центром интереса, что одно время он даже собирался устроиться на работу в Московском банке. Однако это намерение не осуществилось.
Возможно, одной из причин стало изменившееся отношение к нему Цветаевой. 19 мая 1916 года она шлет сестре мужа Е. Я. Эфрон письмо с анализом душевных свойств Мандельштама:
«Конечно, он хороший, я его люблю, но он страшно слаб и себялюбив, это и трогательно и расхолаживает. Я убеждена, что он еще не сложившийся душою человек и надеюсь, что когда-нибудь — через счастливую ли, несчастную ли любовь — научится любить не во имя свое, а во имя того, кого любит. Ко мне у него, конечно, не любовь, это — попытка любить, может быть и жажда. Скажите ему, что я прекрасно к нему отношусь и рада буду получить от него письмо — только хорошее!» [Семья: 213-214]
Точку в личных отношениях поставил приезд Мандельштама в Александров. В этом городе Цветаева жила в июне 1916 в гостях у сестры. В письме все к той же Елизавете Яковлевне Эфрон она рассказывает о пребывании Мандельштама с интонациями, которые подтверждают ее отношение:
«День прошел в его жалобах на судьбу, в наших утешениях и похвалах, в еде, в литературных новостях. <…> «Да что же это, наконец?! Не могу же я целый день есть! Я с ума схожу! Зачем я сюда приехал! Мне надоело! Я хочу сейчас же ехать!» <…> В час ночи мы проводили его почти до вокзала. Уезжал он надменный. <…> он до этого странного выпада всё время говорил о своих денежных делах: резко, оскорбленно, почти цинически». [Семья: 217-218]
У Цветаевой был свой взгляд на поведение Мандельштама, но ситуацию можно увидеть и с другой точки зрения: неловкие попытки самолюбивого и предельно чувствительного мужчины восстановить отношения с любимой женщиной. И тогда его «странные выпады» вызывают лишь сочувствие…
Но Цветаева не собиралась возвращаться к прежнему. А все пережитое Мандельштамом воплотилось в стихи, окрашенные новым драматизмом: «Не веря воскресенья чуду…».
В октябре 1917 года Цветаевой довелось встретиться с Мандельштамом в Феодосии, и она просила спутников не оставлять их наедине. Возможно, она опасалась возобновления любовных попыток или упреков в свой адрес — в любом случае, избегала его. Это не мешало ей яростно защищать поэта от обывательской критики, она не уставала повторять: «Замечательный поэт Мандельштам».
В течение нескольких лет они не встречались. А почти перед самым отъездом Цветаевой в эмиграцию произошло новое событие. Весной 1922 г. Мандельштам опубликовал в газете «Россия» обзор «Литературная Москва», в котором удостоил цветаевское творчество нелестным отзывом:
«Для Москвы самый печальный знак — богородичное рукоделие Марины Цветаевой, перекликающейся с сомнительной торжественностью петербургской поэтессы Анны Радловой <…> Безвкусица и историческая фальшь стихов Марины Цветаевой о России — лженародных и лжемосковских — неизмеримо ниже стихов Адалис, чей голос подчас достигает мужской силы и правды» [МЦК1: 83-84]
Трудно сказать, как могла Цветаева узнать об этом отзыве. Впрочем, ничто не мешало ей прочитать «Россию». Можно представить, какие чувства вызвали у нее слова Мандельштама. Необходимо сказать, что Цветаева прощала личное охлаждение и даже несправедливое отношение к себе, но не выносила оскорбления, нанесенного своей профессиональной чести. Ее отношение к мандельштамовской рецензии неизвестно, но оно могло отразиться на их последней встрече.
Сам факт этой встречи, без сомнения, был для нее неожиданным. К этому времени Мандельштам женился и приехал в Москву. Вместе с женой, Надеждой Яковлевной, он появился в Борисоглебском переулке. Мотивы этого визита, вероятно, выходили за рамки установленного обычая по приезде в другой город навещать старых знакомых. Зная историю отношений с Цветаевой, можно предположить, что Мандельштама продолжали мучить старые раны, к которым добавились новые — он мог представить впечатление, которое произвел на Цветаеву оскорбительный отзыв, и, возможно, предпринял очередную неловкую и отчаянную попытку поправить дело. Во всяком случае, визит состоялся, и эффект появления, как и можно было предполагать, оказался не тем, которого ожидал Мандельштам. Его жена вспоминала реакцию Цветаевой:
«Она ахнула, увидав Мандельштама, но мне еле протянула руку, глядя при этом не на меня, а на него. Всем своим поведением она продемонстрировала, что до всяких жен ей никакого дела нет. «Пойдем к Але, — сказала она. — Вы ведь помните Алю…» А потом, не глядя на меня, прибавила: «А вы подождите здесь — Аля терпеть не может чужих…» Мандельштам позеленел от злости, но к Але все-таки пошел. <…> Визит к Але длился меньше малого — несколько минут. Мандельштам выскочил от Али, <…> поговорил с хозяйкой в прихожей, где она догадалась зажечь свет… Сесть он отказался, и они оба стояли <…> Она уже, очевидно, почувствовала, что переборщила, и старалась завязать разговор, но Мандельштам отвечал односложно и холодно — самым что ни на есть петербургским голосом. <…> Разговора не вышло, знакомство не состоялось, и, воспользовавшись первой паузой, Мандельштам увел меня» [МЦВ1: 179-183].
Так завершились личные отношения двух поэтов. Но линия их связи на этом не оборвалась. Об этом — в следующей заметке.
* Краткость нашей заметки не позволяет привести тексты произведений, впрочем, хорошо известные.
ЛИТЕРАТУРА
Гинзбург — Гинзбург Л. О старом и новом. Статьи и очерки. Л., Советский писатель, 1982.
Камень — Мандельштам О.Э. Камень. Л., 1990. (Литературные памятники)
МЦВ1 — Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Рождение поэта. М., 2002
МЦК1 — Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. Ч. 1. 1910–1941 годы. Родство и чуждость. М., 2003
Семья — Цветаева М. Неизданное. Семья: История в письмах / Сост., подгот. текста, коммент. Е.Б. Коркиной. М, 1999
СС4 — Цветаева М. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 4. Воспоминания о современниках. Дневниковая проза / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М., 1994
Комментариев нет:
Отправить комментарий