Шестое стихотворение цикла создано на следующий день после «Над городом, отвергнутым Петром…» и наполнено совершенно иным настроением. Но при этом просматривается их внутренняя связь.
Над синевою подмосковных рощ
Накрапывает колокольный дождь.
Бредут слепцы калужскою дорогой, —
Калужской — песенной — прекрасной, и она
Смывает и смывает имена
Смиренных странников, во тьме поющих Бога.
И думаю: когда-нибудь и я,
Устав от вас, враги, от вас, друзья,
И от уступчивости речи русской, —
Одену крест серебряный на грудь,
Перекрещусь, и тихо тронусь в путь
По старой по дороге по калужской.
Троицын день 1916
Сюжет стихотворения можно представить так: героиня замечает вереницу слепых странников, с песней бредущих по старой дороге, увлекается прекрасной картиной, мечтает освободиться от беспокойной жизни и когда-нибудь так же пуститься в путь, стать безымянной странницей.
За внешней простотой фабулы скрывается смысловая многоплановость. Именно поэтому стихотворение не раз становилось объектом внимания исследователей. Рассматривая текст с разных сторон, они расширяют и углубляют его понимание. Приведем несколько примеров. О. Клинг обращает внимание на дату создания стихотворения и сравнивает его с подобным, написанным на Пасху стихотворением «Настанет день — печальный, говорят!..». Выясняется, что если в «пасхальном» стихотворении, как резкое противоречие с традиционным для Светлого дня настроением, «царствует тема смерти», то в стихотворении «Над синевою подмосковных рощ…» обнаруживается «совсем иное, соответствующее особой значимости Троицына дня настроение святости, извечной тяги к странничеству, присущее всему укладу русской жизни» (Клинг: 53). Таким образом, датировки, как и другие пометы к стихам, «становятся частью текста, по крайней мере вступают в особое смысловое соотношение с ним» (Там же).
Для М. Боровиковой существенным оказывается, что «именно на перекрещении мотивов слепоты и безымянности строит Цветаева свой образ странников, бредущих по Калужской дороге <…> Безымянность в этом тексте приобретает качество относительности, и увеличивается по мере движения по дороге странников; это противоречащее грамматике значение создается наложением прямого и метафорического планов: «колокольный звон <…> смывает и смывает имена»)» (Боровикова: 83). Так стихотворение развивает тему «неназываемых имен», которая присутствует и в других цветаевских текстах (например, в стихотворении «Имя твое…» из цикла «Стихи к Блоку»), наделяя их смыслом высокого символического значения.
И. Шевеленко отмечает важную роль стихотворения в процессе развития поэтики Цветаевой. Оно «особенно наглядно демонстрирует новизну палитры цветаевского автопортрета» (Шевеленко: 112). Причем, как считает исследователь, Цветаева как героиня вовсе не «отождествляет себя с бредущими калужской дорогой “слепцами”». Эти образы нужны ей в другом плане — меняется характер художественного инструментария: «средства для передачи своего внутреннего состояния берутся ею теперь не из словаря абстрактной лексики, а из словаря культурных образов. Благодаря этому все индивидуальное предстает уже вобравшим в себя опыт безымянного множества» (Там же).
Хотелось бы добавить к этим выводам, что декларируемая верность традиционным мотивам и образам органично сочетается с неспешным, мерным ритмическим строем стихотворения — словно оно само могло быть той песней, которую поют в пути. Но предназначена эта песня не для странников, она не претендует на общенародный статус. В последней строке стихотворения — «По старой по дороге по калужской» — трехкратное повторение союза «по» синтаксически перекраивает ритм популярной песни «По старой калужской дороге», которую Цветаева могла знать в исполнении Н. Плевицкой. Хорошо известный мотив звучит, продолжая сохранять характер народной песни, уже как личное медитативное песнопение.
Размеренный ритм, светлая, спокойная интонация монолога представляет резкий контраст с яркой эмоциональной окраской стихотворения «Над городом, отвергнутым Петром…». Словно героиня уже пережила драму брошенной женщины, выход нашелся, и увлечение новой идеей возвращает ей душевное равновесие.
Цветаева не раз говорила, что пишет стихотворения «ради последней строки». Может быть, и здесь перед нами — проявление этого принципа. В акцентированное финальное положение поставлен традиционный мотив. Но, как и в других текстах, Цветаева переиначивает его в соответствии со своим замыслом. Он может быть таким: героиня, наследуя опыт российского странничества, использует его, чтобы радикально изменить собственную жизнь, но не для того, чтобы исчезнуть, раствориться в безвестности, а чтобы перевести существование в другой, более высокий план, стать участницей «мирового кочевья».
ЛИТЕРАТУРА
Боровикова — Боровикова М. Поэтика Марины Цветаевой (лирика конца 1900-х — 1910-х годов). Tartu: Tartu Ulikooli Kirjastus, 2011.
Клинг — Клинг О. А. Поэтический мир Марины Цветаевой. В помощь старшеклассникам, абитуриентам, преподавателям. 2-е изд. М.: Изд-во Московского университета; Изд-во «Учебная литература», 2004
Шевеленко — Шевеленко И. Д. Литературный путь Цветаевой: Идеология — поэтика — идентичность автора в контексте эпохи. М.: НЛО, 2002.
Комментариев нет:
Отправить комментарий