Нашу предыдущую заметку мы закончили замечанием о сходстве человеческой судьбы, о близости творческих путей Марины Цветаевой и Владимира Набокова. Этот вывод был сделан при изучении биографии Набокова (автор Б. Бойд), когда то и дело являлись ассоциации с жизненной и творческой биографией Цветаевой.
Конечно, не стоит проводить прямые параллели: Набоков и Цветаева принадлежали к разным категориям дворянской иерархии, жили в разных городах, росли в разном окружении. Но стоит отметить, например, сходство во влиянии языковой сферы: англофильство набоковской семьи сродни германофильской линии в семье Цветаевой.
Цветаева (цитируем без упоминания источников):
Первые языки: немецкий и русский, к семи годам — французский. … Во мне много душ. Но главная моя душа — германская. …В германском гимне я растворяюсь. …я всю жизнь прожила — в неволе. И, как ни странно — в вольной неволе, ибо никто меня, в конце концов, не заставлял так все принимать всерьез, — это было в моей крови, в немецкой ее части …Я так радовалась берлинским асфальтам, фонарям, моему дорогому немецкому говору …Wie ich es sehe. Словом — никогда без Германии не обойдусь — немецкое nachdichten…
Набоков:
В обиходе таких семей как наша была давняя склонность ко всему английскому: … Бесконечная череда удобных, добротных изделий да всякие ладные вещи для разных игр, да снедь текли к нам из Английского Магазина на Невском. … Эдемский сад мне представлялся британской колонией. Я научился читать по-английски раньше, чем по-русски… (Набоков)
Первые литературные впечатления Цветаева и Набоков получили из уст матерей.
Цветаева:
Материнское чтение вслух и музыка.
Набоков:
…мать, в гостиной, читает мне английскую сказку перед сном. Подбираясь к страшному месту, где Тристана ждет за холмом неслыханная, может быть роковая, опасность, она замедляет чтение, многозначительно разделяя слова, и прежде чем перевернуть страницу, таинственно кладет на нее маленькую белую руку с перстнем, украшенным алмазом и розовым рубином… (Набоков)
Детство Цветаевой и Набокова частично проходило за границей, в связи с родительскими поездками на лечение. Дачная жизнь Цветаевых в Тарусе шла в сходных традициях, что и летнее пребывание семьи Набоковых в Выре и Рождествене. И те, и другие места нашли лирическое воплощение в произведениях авторов.
Цветаева:
…Раннее детство — Москва и Таруса (хлыстовское гнездо на Оке) …
… Ах, золотые деньки!
Где уголки потайные,
Где вы, луга заливные
Синей Оки?
…Детство верни нам, верни
Все разноцветные бусы, —
Маленькой, мирной Тарусы
Летние дни.
…Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уж нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу, поставили, с тарусской каменоломни, камень: Здесь хотела бы лежать МАРИНА ЦВЕТАЕВА.
Набоков:
Сад в бело-розово-фиолетовом цвету, солнце натягивает на руку ажурный чулок аллеи — все цело, все прелестно, молоко выпито, половина четвертого. Mademoiselle читает нам вслух на веранде, где циновки и плетеные кресла пахнут из-за жары вафлями и ванилью. Летний день, проходя через ромбы и квадраты цветных стекол, ложится драгоценной росписью по беленым подоконникам и оживляет арлекиновыми заплатами сизый коленкор одного из длинных диванчиков, расположенных по бокам веранды. (Набоков)
Идиллия семейной жизни Набоковых, конечно, контрастна драматической подоплеке цветаевской семейной атмосферы. Но в обеих семьях царил тщательно сохраняемый, культивируемый дух высоких ориентиров во всем, от воспитания детей до отношения к делу жизни супруга. Образам матерей посвящены лучшие страницы воспоминаний наших героев, и в пространных цитатах не хочется сокращать ни единой буквы — так близки по духу панегирики материнскому влиянию.
Цветаева:
О, как мать торопилась, с нотами, с буквами, с «Ундинами», с «Джэн Эйрами», с «Антонами Горемыками», с презрением к физической боли, со Св. Еленой, с одним против всех, с одним — без всех, точно знала, что не успеет, все равно не успеет всего, все равно ничего не успеет, так вот — хотя бы это, и хотя бы еще это, и еще это, и это еще… Чтобы было чем помянуть! Чтобы сразу накормить — на всю жизнь! Как с первой до последней минуты давала, — и даже давила! — не давая улечься, умяться (нам — успокоиться), заливала и забивала с верхом — впечатление на впечатление и воспоминание на воспоминание — как в уже не вмещающий сундук (кстати, оказавшийся бездонным), нечаянно или нарочно? Забивая вглубь — самое ценное — для дольшей сохранности от глаз, про запас, на тот крайний случай, когда уже «все продано», и за последним — нырок в сундук, где, оказывается, еще — всё. Чтобы дно, в последнюю минуту, само подавало. (О, неистощимость материнского дна, непрестанность подачи!)
Набоков:
Любить всей душой, а в остальном доверяться судьбе — таково было ее простое правило. «Вот запомни»,— говорила она с таинственным видом, предлагая моему вниманию заветную подробность: жаворонка, поднимающегося в мутно-перламутровое небо бессолнечного весеннего дня, вспышки ночных зарниц, снимающих в разных положеньях далекую рощу, краски кленовых листьев на палитре мокрой террасы, клинопись птичьей прогулки на свежем снегу. Как будто предчувствуя, что вещественная часть ее мира должна скоро погибнуть, она необыкновенно бережно относилась ко всем вешкам прошлого, рассыпанным и по ее родовому имению, и по соседнему поместью свекрови, и по земле брата за рекой. Ее родители оба скончались от рака, вскоре после ее свадьбы, а до этого умерло молодыми семеро из девяти их детей, и память обо всей этой обильной далекой жизни, мешаясь с веселыми велосипедами и крокетными дужками ее девичества, украшала мифологическими виньетками Выру, Батово и Рождествено на детальной, но несколько несбыточной карте. Таким образом я унаследовал восхитительную фатаморгану, все красоты неотторжимых богатств, призрачное имущество—и это оказалось прекрасным закалом от предназначенных потерь» Материнские отметины и зарубки были мне столь же дороги, как и ей… (Набоков)
Елена Ивановна Набокова была человеком иного происхождения и иного склада, чем Мария Александровна Цветаева, — тем любопытнее сходство такой черты, как нежелание увлекаться бытовыми темами, погружаться в земные хлопоты (чему, впрочем, вполне способствовала материальная обеспеченность обеих дам):
Цветаева:
… моя мать, … часами занимая непереносимую ей А. А. хозяйственными, непереносимыми ей самой, разговорами: наблюдениями, соображениями, иногда — измышлениями: как, например, солить репу… (Потом нам: «Пускай посолит! Сама же и будет есть!») …
Набоков:
Все, что относилось к хозяйству, занимало мою мать столь же мало, как если бы она жила в гостинице. (Набоков)
Ничто не воспитывает так, как пример родителей, и Набоков, и Цветаева в равной степени усвоили уроки родительских отношений. Может быть, это помогло им устроить и сохранить собственные семьи — да и свой бытовой уклад они во многом строили по родительскому образцу.
Набоков и Цветаева потеряли отцов в одном возрасте — в 21 год. Иван Владимирович Цветаев и Владимир Дмитриевич Набоков для своих детей остались образцами рыцарского служения долгу призвания, Родине, семье.
К 1917 году и Цветаева, и Набоков миновали первые жизненные коллизии и активно формировались как творческие личности. Конечно, семилетняя разница в возрасте определила разные итоги, с которыми Цветаева и Набоков подошли к рубежному дню в жизни общества. Цветаева была уже матерью двоих детей и автором трех опубликованных книг, а Набоков только что получил огромное наследство, издал за свой счет первый сборник под скромным названием «Стихи» (кстати, и первый сборник Цветаевой был издан на средства полученные от отца), заканчивал обучение в престижном Тенишевском училище и блистал свежестью первой юности…
Революционные события перевернули жизнь обоих в равной мере. Опять-таки разница в возрасте и семейном укладе отразилась на обстоятельствах, в которых Цветаева и Набоков прожили годы гражданской войны. Цветаева оставалась в Москве, выхаживая детей и тревожась за судьбу мужа — солдата Белой гвардии. Семья Набоковых перебралась в Крым. Тут можно увидеть первую точку пересечения личных биографий наших героев. В Ливадии Набоков познакомился с М.А. Волошиным, и этот человек, являвший собой притягательное средоточие стольких человеческих линий, познакомил Набокова с теориями Андрея Белого, просвещал его по части литературных открытий — так же, как в свое время просвещал юную Марину Цветаеву. Можно предположить, что и ее имя упоминалось в их разговорах…
В 1919 году семья Набоковых оказалась за границей — в Англии. Тремя годами позже семья Цветаевой оказалась в Германии. Таким образом судьба начала географическое сближение наших героев.
ЛИТЕРАТУРА
Бойд — Брайан Бойд: В. Набоков: русские годы. М.: Симпозиум, 2001
Набоков — Владимир Набоков. Другие берега. — http://www.world-art.ru/lyric/lyric_alltext.php?id=6283
Комментариев нет:
Отправить комментарий